Пикантный кофе с имбирём - Страница 4

— Разумная мера, — сказала я наконец. — Значит, «она». Женщина. Я ее знаю?

— О, да, — странным голосом произнес дядя Рэйвен. — Это моя экономка. Она… куда более интересный человек, чем кажется на первый взгляд, — добавил он.

И я отчего-то сразу расхотела уточнять, почему дядя считает, что какая-то служанка может спасти мне жизнь.

Мы беседовали еще некоторое время, но вскоре маркиз попрощался, сославшись на неотложные дела, и ушел, даже кофе оставив недопитым. Я же долго сидела за столиком, размышляя над сказанным, и механически грела руки о чашку. Опомнилась только тогда, когда ненароком пригубила остывший дядин кофе.

Сладкий.

«Надо будет потом поговорить с Георгом, — растерянно подумала я, отставив чашку. — Рэйвен же просил — без сахара».

Звякнул колокольчик над дверью — раз, другой… В кофейню начали подтягиваться завсегдатаи.

День вернулся в обычную колею.

…Леди Милдред необычайно взволнована. Она говорит экзальтированно и живо — насколько это возможно для мертвой.

— Балы — это чудесно, Гинни. А бал-маскарад… Просто чудесно!

Оглядываюсь. Комната смутно знакома — точнее, не комната, а небольшой зал. Хмурюсь, пытаясь сообразить: это ведь наш замок? Тот самый, сгоревший? Стены, отделанные деревянными панелями цвета темного янтаря, узкие высокие окна, старинная люстра со свечами высоко под потолком… Взгляд наталкивается на огромный холст с батальной сценой, и я внезапно вспоминаю: второй этаж, приемная для «угодных гостей невысокого звания», та, что за библиотекой.

Только зеркала, перед которым приплясывает с платьем леди Милдред, здесь никогда не было.

— Танцы — всю ночь напролет! Фейерверк в саду! Оркестр! Все разодеты, будто королевы и короли, и это редкий случай, когда никто не попрекнет тебя немодно пышными юбками или неуместной по летней жаре меховой накидкой. Чопорные леди и строгие лорды чувствуют себя свободней. Флирт, невыполнимые обещания, шутливая пикировка… Мы с Фредериком познакомились именно так. Точнее, нас познакомил бокал вина, опрокинутый на мое платье. Белое платье, Гинни, ах, как у невесты!

Я по-детски хихикаю, прикрывая рот ладонью. Редко можно увидеть бабушку такой.

— Мне было семнадцать, Гинни, — она прикладывает к себе ослепительно белое платье и замирает. В зеркале должно появиться отражение, но я не вижу ничего — лишь некое смутное мельтешение, как рябь на грязной воде. Бабушка вздыхает и проводит по платью рукою; складки ткани смещаются, открывая взгляду темно-красное пятно на лифе. — Мой первый бал, великолепие дворца, все такое новое и блестящее, я в своем платье — как богиня света… и какой-то кривоногий нахал со своим вином! — бабушка усмехается. — Впрочем, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, ноги у Фредерика были исключительно прекрасные. И танцевал он так, что захватывало дух.

Рябь на зеркальной поверхности меняется, и теперь мне кажется, что там, за гранью, кружатся по бальному залу в замысловатом танце изящные пары. То ли люди, то ли тени, то ли фигурки в исполинской музыкальной шкатулке.

— Он опрокинул на меня бокал — и не подумал извиниться, я поколотила его веером и обругала так, как наш кучер обычно ругал садовника. Слово за слово… Другие люди останавливались, чтоб посмотреть на нас. Потом подоспела и тетушка Джоанна — хорошая была женщина, жаль, умерла еще молодой, — углядела это безобразие и быстро поняла, как найти на нас управу. Оркестр заиграл вальс, Джоанна посмотрела на Фреда строго и сказала: «Вы, сэр, собирались пригласить леди на танец, как я понимаю?» И голос у нее был такой, что Фред вытянулся в струнку, как рядовой перед генералом, и только и мог ответить, что «Да, леди, со всем почтением, леди!». И мы закружились в танце… А вальс, милая моя Гинни, словно для того и придуман, чтобы соблазнять романтичных девушек.

Леди Милдред вздыхает. В зале постепенно становится темнее: дневной свет угасает, а свечи в большой люстре погашены. Мне начинает чудиться, будто пятно на белом бабушкином платье начинает влажно блестеть.

И расползаться вширь…

— Итак, мы танцевали — нет, почти летели над паркетом, рука Фредерика лежала на моей талии, где-то цвели розы и пели соловьи — клянусь, я чувствовала дивный аромат и слышала трели, хотя была зима! И Фред… Фред смотрел на меня и улыбался, и мне уже не казалось, что он нахал и грубиян. А потом он спросил: «О чем вы мечтаете, леди?». Наверное, имел в виду, о чем я задумалась с таким чудны м выражением лица, но я, как всегда, истолковала все по-своему и ответила — о путешествиях. Мы разговорились, и оказалось, что Фредерик Эверсан, как и я, увлекается географией, историей и иностранными языками. Снова завязался спор, а к тому времени, как заиграли кадриль, я уже обещала Фреду, что выйду за него. Думала, что это была шутка — а оказалось, что правда… Неприлично короткая помолвка — и вот я замужем, а Фред уже планирует кругосветное путешествие.

В зале уже совершенно темно. И только зеркало светится.

Платье в руках Милдред красное и тяжелое.

Мокрое насквозь.

Она оборачивается ко мне; лицо — темное пятно.

— Будь осторожна, Гинни. Это не первый твой бал — но и последним он стать не должен… Будь осторожна!

Десять дней до бала пролетели, как один. Я носилась, как сумасшедшая, между кофейней и собственным особняком. Последние штрихи к платью, примерки туфель, посещение парикмахерской, уроки этикета для Эллиса… Мне казалось, что я не успеваю ровным счетом ничего. И поэтому было вдвойне удивительно обнаружить себя вечером накануне Сошествия полностью одетой и готовой к отъезду во дворец… и злой, как стая волков.