Пикантный кофе с имбирём - Страница 13

Ритм стал быстрее, и пары начали расходиться к разным краям зала, разбиваясь на две равные колонны. Как пара берегов, между которыми — широкая и спокойная река; контрданс оправдывал свое название. Разошлись — и начали медленно идти по кругу, так, чтобы вновь слиться в один поток.

Первая фаза танца походила к концу.

Крысолов ступал справа; ладонь его была не особенно горячей, но казалось, что от нее по моим костям разливается сухое тепло — до самого плеча, согревая изнутри.

Приятное чувство.

— Считается, что я впервые пришел с юго-запада Алмании, из окрестностей городка Эрцгем. Однако в разное время видели меня и в Лорхе, и в Умманце, и в Корне, и близ Мариенберга, и в Гарце, и даже тут, поблизости, на острове Уайт, — начал вполголоса Крысолов. Отрывистый акцент потихоньку исчезал из его речи, твердые гласные смягчались на аксонский манер, проступала сквозь неторопливые интонации ритмичная тягучесть, свойственная народным сказаниям. — Меня называли Флейтистом, Пестрым Дудочником, Человеком из-под Холма, Слепым Музыкантом, Гансом из Мышиной Норы… Некоторые суеверные старухи уверяют, что я обладаю мистической силой и препровождаю души человеческие на тот свет. Священники возражают, утверждая, что меня и вовсе не существует, и я — выдумка, детская сказка. Разумеется, и то, и другое — наглая ложь. Но если уж мне и пришлось бы выбирать, какую историю воплотить в жизнь, я стал бы духом, играющим на флейте, дабы заманить невинную деву в дубовую рощу летней ночью, — интонации окончательно превратились в альбийские, гортанно-напевные. — Как бы то ни было, чаще всего я предпочитаю зваться просто Крысоловом и, собственно, выводить крыс. За определенную плату.

Я закружилась на месте, выполняя следующую фигуру танца. Голову у меня вело — от смешанного запаха духов, от праздника цвета и света, от жары и той невыносимой легкости во всем теле, когда хочется то ли бежать куда-то сломя голову, то ли упасть навзничь на прохладную перину и не двигаться.

— И что же нужно, чтобы вас нанять?

Нога у меня проскользнула по натертому до блеска паркету, но Крысолов успел подхватить меня и превратить падение — в па.

— Не так уж много. Первое и самое главное — меня нужно заинтересовать. Я не стану браться за скучную работу… — лукавая улыбка так и проступала сквозь слова; но из-за маски, увы, ее нельзя было увидеть — только представить. Впрочем, воображение рисовало картины даже более волнующие, чем глаза. — Во-вторых, мне нужно предложить достойную оплату. Это все глупости, что меня якобы интересуют лишь деньги. Деньги я беру с жадин, потому что для таких людей ничего дороже золота нет. Гораздо интереснее попросить то, с чем жалко расставаться. У властолюбивого мэра — его должность, у отца, мечтающего выгодно выдать замуж единственную дочь — ее руку и сердце, у невинной девушки — поцелуй… нет, тут я погорячился, каюсь. С поцелуями девы расстаются охотно. И не только с ними.

— О.

Предмет разговора становился все более туманным и волнующим.

— Кажется, я смутил вас, леди. Прошу простить, — без малейших следов раскаяния повинился Крысолов.

— Ничего страшного. Очень… м-м… поучительная история. Теперь я вижу, что нанимать вас лучше только в самом крайнем случае.

Я прикусила язык, но поздно — двусмысленность уже прозвучала.

Крысолов рассмеялся:

— Конечно. В самом крайнем. Когда без меня уже обойтись совершенно невозможно.

— Я запомню. А как вас найти в случае необходимости? — поинтересовалась я шутливо. — Писать в Алманию, в этот городок… Эрцгем?

— Нет нужды, — Крысолов с поклоном отступил назад. — Я всегда буду рядом.

Меня как молнией прошило.

Музыка смолкла.

Танец был окончен.

— Мы знакомы? — спросила я, холодея.

«Всегда буду рядом» — слова за гранью простого флирта. Чутье хозяйки кофейни подсказывало мне, что Крысолов говорит правду. Вот только привкус у этой правды был неприятным. Что-то неизбежное, фатальное, душное проступало в интонациях… Речь человека, уверенного в своих правах на что-то — или на кого-то.

Пары вокруг начали расходиться, смеясь, флиртуя, беседуя ни о чем. Звуки бала накрыли меня, как волна, и внезапно я осознала, что последние четверть часа была настолько погружена в беседу, что даже мелодию едва могла слышать. Вел Крысолов — и в танце, и в разговоре, причем вел умело.

Вопрос — к чему?

— Мы знакомы? — повторила я настойчивее.

— Вы меня совсем не знаете, — он помедлил, но потом все же отпустил мою руку. — А я знаю вас недостаточно хорошо. Простите меня. Я, кажется, перешел грань допустимого, — голос его вновь зазвучал по-алмански отрывисто. Я хотел бы извиниться, и… вы подарите мне еще один танец?

— Конечно, — ответила я прежде, чем успела осознать собственные слова.

Что ж, обещание нужно держать.

— Тогда следующий вальс — мой. Никому не отдавайте его, — горячо прошептал Крысолов. Похоже, он опять улыбался — там, под этой своей медной маской, скрывающей все, кроме чувств. — А я, с вашего позволения, пока исчезну. Не люблю, когда за мной следят. Назовем это «навязчивой тенью прошлого».

— Что? — удивленно переспросила я, и Крысолов рукою указал куда-то за мое плечо.

Растерянно обернувшись, я увидела высокую, сухопарую явно немолодую женщину в лиловом платье, пристально рассматривающую нас через лорнет. Чем-то она показалась мне знакомой… А потом в глаза бросилась вышивка на рукаве — два оленя, сплетающихся рогами, и все сразу стало ясно.

Герб Рокпортов, пусть и слегка искаженный.